«Это будет мой выбор, — поняла Дар, — а не его».

Она еще мгновение помедлила, не уверенная в собственных желаниях, а потом сбросила одежду и вошла в воду. Вода была теплая, но кожа Дар покрылась пупырышками.

«Что я тут делаю? — спросила она себя мысленно и сама себе ответила: — Я купаюсь».

Но Дар понимала, что это не так. Так и не повернувшись к ней, Ковок-ма отошел от водопада и вдруг замер.

«Он знает, что я здесь, — догадалась Дар, — но я все еще могу уйти. Он не обернется».

Однако вместо того, чтобы уйти, Дар пошла вперед по дну бассейна. Вскоре она была уже так близко, что могла бы дотронуться до Ковока. Орк сохранял неподвижность. Дар протянула руку — и растерялась.

Во влажном теплом воздухе она уловила аромат, которого прежде никогда не ощущала. Аромат был едва ощутим, зыбок, но при этом неотвратим и призывен. Дар сделала глубокий вдох. Ее сердце забилось чаще. Она провела ладонями по широкой спине Ковока. Его кожа была прохладной на ощупь, но Дар ощутила под ней жар. Аромат, который она уловила, стал сильнее. У Дар закружилась голова.

Ковок-ма обернулся. Его глаза излучали тепло.

— Даргу, — проговорил он, и в его голосе странным образом соединились мольба и обещание.

Он не спросил ее о том, почему она здесь и что ей нужно. Дар поняла почему.

«Он по моему запаху догадывается о моих чувствах!»

Она понимала, что ему ее чувства понятнее, чем ей самой. Пусть ее мысли пришли в смятение, но она всей своей сутью излучала желание. И она сдалась, уступила желанию.

— Я здесь, — прошептала Дар, — потому что я послушалась зова моего сердца.

Встав на цыпочки, она поцеловала Ковока, но смогла дотянуться только до его ключиц.

— Что это было?

— Это… — проговорила Дар, — этот жест… — она запнулась в поисках подходящего слова, но оркский язык не допускал двусмысленностей, — это означает, что я показываю любовь.

— Я не знаю такого жеста.

— Тогда покажи мне свою любовь, — сказала Дар, — я — мать. Обращайся со мной как подобает.

Ковок-ма положило свои могучие руки на плечи Дар и нежно привлек ее к себе. Его пальцы заскользили по ее коже нежно, будто ветерок. Те самые руки, которые легко сломали бы человеку шею, ласкали ее с удивительной тонкостью и пробуждали ее тело. В его прикосновениях не было страсти — только нежность и преклонение. Когда Ковок-ма поднял Дар из воды, она не знала, что он станет делать с ней, но она ничего не боялась.

Ковок-ма донес Дар до замшелого края бассейна и опустил ее. Дар легла на спину, Ковок-ма лег рядом с ней. Она опустила взгляд и, к собственному облегчению, убедилась в том, что, за исключением роста, Ковок-ма мало отличается от мужчины. Ковок-ма поймал ее взгляд и улыбнулся.

— Даргу, мы не благословлены.

— Я не понимаю.

— Мы не можем тримук, но я могу давать любовь.

«Он не возьмет меня», — подумала Дар, не зная, радоваться этому или огорчаться.

Ковок-ма прикоснулся кончиком языка к ее шее, к груди, к животу. Это было необыкновенно приятно. Дар почувствовала, как по ее телу словно бы распространяется теплое сияние. Ковок-ма нежно ласкал ее кончиками пальцев. По телу Дар пробегали теплые покалывающие волны. Вскоре тело Дар выгнулось дугой, она вскрикнула, охваченная восторгом. Это ощущение отступало медленно. Дар расслабилась и опустилась на мох в блаженной неге.

Ковок-ма лег рядом, бережно приподнял Дар и уложил себе на грудь. Их тела соприкоснулись, и Дар радостно вздохнула. Она поцеловала грудь Ковока, скользнула вверх и добралась до его губ.

— Это называется «целоваться», — прошептала она и поцеловала его в губы.

Ковок-ма улыбнулся.

— Мне нравится целоваться, — сказал Ковок-ма.

Дар снова поцеловала его.

— Ты счастлива? — спросил Ковок-ма.

— Разве ты не чувствуешь?

— У счастья нет запаха.

— Но у любви есть.

— Хай, — сказала Ковок-ма, — но любовь и счастье — это разные вещи.

— Сегодня — нет, — сказала Дар.

11

Жизнь научила Дар связывать страсть с совращением, а уступчивость — с грехопадением. Выучив этот урок, она сражалась с желаниями — даже со своими собственными. Если бы Ковок-ма был мужчиной, если бы он был настойчивее или если бы Дар сдержала себя, их соединение у бассейна никогда бы не произошло, и те чувства, которые это вызвало у Дар, так и остались бы подавленными. Дар лежала обнаженная рядом с Ковоком, и у нее не возникало раскаяния. Новизна и чудо, пережитые ею, мешали этому. Однако она понимала, что произошло нечто неожиданное, особенное. Она догадывалась, что из-за этого возникнут сложности, но она отбросила эти мысли прочь и наслаждалась моментом блаженства.

Прежде чем покинуть залитый лунным светом двор, они выкупались. Игриво и нежно они вымыли друг друга. Потом Ковок-ма прошел с Дар по темной улице в дом, провел ее в комнату. Она уютно устроилась у него на руках, но заснуть не смогла. В голове у нее вертелось множество вопросов, и один из них касался оркского языка.

«Ковок-ма назвал то, что мы делали, «ура зул» — «давать любовь»».

Дар гадала, действительно ли слово «зул» означало «любовь» или оно было таким же несовершенным, как такое же слово в языке людей. Мужчины «любили пиво» и «любили женщин». О соитии говорили «заниматься любовью», хотя зачастую любовь не имела к этому никакого отношения. Было ли слово «зул» таким же расплывчатым? Дар сказала Ковоку: «Мер валав зул» («Я показываю любовь»), — но она не была уверена в том, что именно она этим сказала. Что еще важнее — она не была уверена в том, что сама при этом имела в виду.

«Неужели я вправду люблю орка?»

Она никогда в жизни не любила мужчину, поэтому ей не с чем было сравнить свои чувства. Единственным мужчиной, с которым она целовалась, был Севрен. Тот порыв показался ей естественным. Так же как и желание, вызванное у нее Ковоком, как и все, что за этим последовало. Тем не менее ей не давала покоя мысль о том, что это желание на самом деле неестественно.

«Не сделала ли я чего-нибудь дурного?» — гадала Дар.

На какое-то время в ее мыслях смешались радость и стыд.

«Веласа-па советовал мне слушать свое сердце. Я именно так и поступила».

Дар понимала, что те женщины, которые возмущенно осудили бы ее за это, не гнушались ложиться с солдатами за горстку кореньев или платье, содранное с убитой.

«Я встала на сторону орков, — подумала Дар, — и это теперь главное для людей».

Дар вернулась к важному вопросу. Каковы ее чувства к Ковоку? Поразмышляв некоторое время, она расставила по порядку то, о чем знала точно.

«Мне интересно с ним говорить. Мне небезразличны его чувства. Я доверяю ему. Мне приятно, как он ко мне относится».

Дар нравились прикосновения Ковока, а особенно понравилось то, чем они занимались у бассейна.

«Возможно, это любовь. Думаю, скоро это станет ясно».

На следующее утро Дар довольно быстро обнаружила, что у остальных орков, по их собственному выражению, «мудрые носы». По запаху орки без труда догадались о взаимной приязни Дар и Ковока — так, словно они всем в этом откровенно признались. Все помалкивали, но орки не умели скрывать своих чувств. Лама-ток и Варз-хак были явно удивлены. Дут-ток откровенно радовался. Зна-ят не удивлялся и не радовался. Похоже, он был встревожен. Дар была обескуражена тем, что ее потаенные чувства настолько очевидны для всех. Она тайком принюхивалась, пытаясь различить в воздухе аромат, который уловила в бассейне, но ее обоняние для этого не годилось.

Поведение Зна-ята смущало Дар, и она стала искать возможности поговорить с ним наедине. Такая возможность представилась, когда Дар объявила о том, что этой ночью им следует покинуть Таратанк. Зна-ят отправился на поиски съедобных растений. Дар пошла за ним. Найдя орка в заросшем внутреннем дворе одного из соседних домов, Дар подошла к нему.

— Здесь когда-то был огород? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более обыденно.